Со времен наскальных росписей и до наших дней искусство постоянно курсирует от барочных форм к классическим (читай – конструктивным, т.е. берущим за свою основу конструкцию) и обратно. Понятно, что термины «барокко и конструктивизм» весьма условны, но все же они вполне точно определяют те самые два полюса в искусстве: первый – чувственный, динамичный, и второй – воплощающий торжество разума, чистую логику статичной конструкции. Получается, что все изобразительное искусство, с той или иной долей условности, опять таки, можно разместить на прямой, расположенной между этих двух полюсов. Скажем, Египет – это скорее конструктивизм, а вот индийское искусство – чистое барокко. Генри Мур – барокко, а вот Джакометти – конструктивизм. Этот принцип работает и в архитектуре, и в живописи, и в скульптуре. Приводить примеры и разбираться, отслеживая качание этого стилистического маятника, можно бесконечно.

Иногда, сменяя друг друга в истории искусства эти стили резко отталкиваются друг от друга, противостоят друг другу. Так модерн, который, несомненно, имел в качестве основы своей элементы барокко, кончился внезапно. Будто выключили его в одночасье по чьему-то указанию. И на смену ему пришел конструктивизм. Человек, и как творец, и как потребитель, не приемлет однообразия. Он все время находится в поиске. Доводит до совершенства что-то одно, затем наступает переизбыточность, упадок. И все от достигнутого, казалось бы, совершенства отворачиваются. А порой, напротив, бывает очень сложно разобраться, к чему ближе это явление искусства – к конструктивизму или к барокко, так внутри него тесно переплелись разные черты. Такие явления можно наблюдать в искусстве позднеренессансной Италии.

Наблюдая эту борьбу двух разнонаправленных, казалось бы, стилей в искусстве, я ощущаю эту самую борьбу и внутри себя. Во мне живут и борются два начала. Одно – свободное, переливающееся, дымообразное, вращающееся, находящееся в постоянном движении. Другое – статичное, жесткое и простое, как русская изба (четыре плоских стены, накрытые крышей, что может быть проще) или супрематизм Малевича. Проблема сочетания, соединения этих двух начал в пространстве одного листа меня всегда чрезвычайно занимала. И когда я рисую, я пытаюсь совместить несовместимое, соединить в одном месте, в одной картине их так, чтобы они не враждовали, но находились в любовных отношениях. Заниматься этим я начал давно. Сначала учился выстраивать конструктивное пространство в своих работах. Как правило, мои композиции всегда строятся на плоскости треугольника – самой устойчивой из фигур. Жесткий треугольник, или квадрат, поделенный на треугольники – это та пространственная основа, которая постепенно начинает населяться барочными формами. Это как у Пушкина: «То как зверь оно завоет, то заплачет как дитя». Дитя и зверь, радость и отчаянье, барокко и классика. Все искусство строится на контрастах. И я стремлюсь эти контрасты сначала воплотить и тут же примирить. Примирить пышность, развратность, сладость формы с аскетизмом, логикой и металлом.